Доклад Симоновой Инны Анатольевны

Облик и общественно-политические взгляды Государя Императора НиколаяII по воспоминаниям зубного врача Его Величества С.С. Кострицкого

Как известно, в судебной практике при идентификации участников уголовного дела прижизненная и посмертная стоматологические экспертизы зачастую играют ключевую роль. К сожалению, в деле, связанном с расследованием убийства Царской Семьи, до сих пор на удавалось обнаружить свидетельства врачей о лечении ими зубов Государя Императора Николая II, Его Августейшей Супруги, Наследника Цесаревича и Великих Княжон. Следователь-криминалист Следственного комитета РФ Владимир Николаевич Соловьев, расследовавший обстоятельства гибели Венценосной Семьи с 1991-го по 2015-й годы, так говорит об этом в своей книге «Ошибки и подлоги в следствии по Царским останкам», опубликованной всего лишь неделю назад на одном из интернет-сайтов: «Следствие уделяло огромное внимание поиску медицинской документации в российский и зарубежных архивах. … Большие надежды я возлагал на фиксацию стоматологической помощи, выполненной ялтинским врачом Сергеем Сергеевичем Кострицким. … В 1995 г. В Париже я встретился с внуком С.С. Кострицкого — Сергеем Сергеевичем Кострицким (На самом деле фамилия сына дочери Людмилы Сергеевны Кострицкой – Пельтцер! — И.С.) Он рассказал о том, что дед его написал воспоминания на русском языке…».

Далее в своей книге В.Н. Соловьёв приводит выдержки из своего письма на имя первого заместителя министра иностранных дел Игоря Сергеевича Иванова от 12 апреля 1995 года: «“В настоящее время появилась информация о том, что Сергей Кострицкий, родной внук Сергея Сергеевича Кострицкого — лейб-медика, зубного врача семьи императора Николая Второго, живет в Лиме и является послом Перу в Сингапуре. (Я должна пояснить, что здесь речь идёт о другом внуке Кострицкого — по линии младшего сына Леонида, Сергее Леонидовиче Кострицком. — И.С.).

В кратчайший срок работники Управления по культурным связям МИДа нашли возможность встретиться с Кострицким и выяснить вопросы, связанные с интересующими нас документами.

У Сергея Кострицкого остались архивы деда, которые до сих пор не разобраны. Архивы находятся в семье посла и сосредоточены в Лиме, Париже и Сингапуре (снова неточность: в Париже хранится вовсе не архив С.Л. Кострицкого, а часть архива С.С. Пельтцера, бóльшая же его часть, свыше 200 единиц хранения, была подарена им родному городу деда — Ялте. — И.С.). Не исключено, что в архиве Кострицкого могут находиться данные о лечении зубов членов семьи Николая II. Эти материалы долгие годы разыскивают все исследователи обстоятельств гибели Николая II. Наличие данных о лечении, зубных формул могли бы в кратчайшее время снять практически все вопросы, связанные с идентификацией останков”».

«Министерство иностранных дел, — продолжает свой рассказ следователь Соловьёв, — откликнулось на мою просьбу, и воспоминания С.С. Кострицкого были изучены. К сожалению, никаких данных, свидетельствующих о лечении зубов членам царской семьи в бумагах С.С. Кострицкого не нашли. Я попросил заместителя министра И.С. Иванова, в том случае, если с бумаг С.С. Кострицкого сняты копии, передать их в Государственный архив Российской Федерации. Я считал, что копии воспоминаний переданы в архив, но оказалось, что ошибся».

В Евангелии от Луки (гл. 8, ст. 17) сказано: «Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы». Удивительно, что облеченный властными полномочиями старший следователь-криминалист по особо важным делам при Прокуратуре Российской Федерации в течение 20 лет не смог найти находящиеся вМоскве, в государственном архиве, воспоминания зубного врача Семьи Императора Николая II.

В конце декабря прошлого года нами были найдены эти воспоминания. Можно предположить, это только малая их часть, цитируемая сыном Кострицкого Леонидом. 56 страниц машинописного текста с рукописными правками и пояснениями переводчика с испанского языка известного историка-архивиста Андрея Елпатьевского. Дело в том, что сын Кострицкого Леонид в 1976 году перевел их на испанский язык с определённой целью: накануне Второй мировой войны он эмигрировал из Франции в Перу и, в дальнейшем, став обладателем архива отца и понимая историческую важность и ценность его мемуаров, завещал их своим родившимся в Латинской Америке четверым детям, не говорящим уже по-русски (их мать была перуанкой). Старший из сыновей Леонида, Серхио Леонидович Кострицкий, работал в 1996 году послом Перу в Сингапуре. Там он и передал официально по просьбе следователя Соловьева при посредничестве российского посольства машинопись этих воспоминаний в связи с исследованием в это время найденных в 1991 году в Поросенковм Логе так называемых «екатеринбургских останков» и их возможном перезахоронении в Санкт-Петербурге.

Из этих воспоминаний явствует, что Кострицкий неоднократно, начиная с 1903(!) года, оказывал квалифицированную стоматологическую помощь всем членам Царской Семьи, в том числе Государю Императору и Государыне Императрице, именно как хирург-дантист. Николай II, его Августейшая Супруга и Дети были его клиентами. Именно ради их лечения он приезжал в Петроград в январе 1917 года, а в октябре добрался до Тобольска, получив перед этим разрешение от Керенского и захватив с собой инструменты из стоматологического кабинета Александровского дворца в Царском Селе. Есть сведения, что он менял коронки Императору.

При всём при этом современное следствие установило, что найденные в Поросёнковом Логе черепа так называемых «екатеринбургских останков» в большинстве своём (достойно удивления!) — с нелеченными зубами, причём череп № 4, приписываемый Императору Николаю II, в течение нескольких лет до смерти не получал стоматологической помощи, зубы находились в ужасном состоянии, поражённые пародонтитом и периодонтитом, попросту говоря — цингой. Эксперты современного следствия объясняют это тем, что якобы Государь Император страдал дентофобией. В своих же воспоминаниях С.С. Кострицкий прямо указывает на то, что он лечил и Императора, и Императрицу, и Царевен, и Цесаревича. Поэтому всяческие сомнения в надлежащей квалифицированной зубоврачебной помощи Царской Семье после опубликования этих воспоминаний быть уже не может.

Вот только некоторые цитаты:

1. «В течение встреч с Императором и Императрицей в эту эпоху, когда я Им оказывал профессиональное внимание, я часто имел возможность очень свободно общаться с Ними».

2. «Без углубления в критику или обсуждение фактов, я только сообщу то, что видел и слышал в течение моих встреч в качестве врача с Императором и Императорской Семьей».

3. «Последний раз, когда я видел Императора до его отречения от Трона, было 13 января 1917 года, в Царском Селе. Там я был двадцать дней и почти ежедневно, в течение часа или двух, видел Императора в качестве моего клиента».

Приведя этот абзац из воспоминаний С.С. Кострицкого, сопоставим его с дневниковыми записями Государя за 1917 год:

«3 января. После завтрака просидел полтора часа наверху у зуб[ного] врача Кострицкого, приехавшего из Ялты. …

4 января. После завтрака провёл полтора часа у Кострицкого. …

5 января. После завтрака опять посидел у зуб[ного] врача. …

6 января. После завтрака был у Кострицкого долго. …

7 января. От 2 до 3 ½ сидел у Кострицкого. …

9 января. С 2 до 3 ч<асов>посидел у Кострицкого».

Что может быть красноречивее и убедительнее этого сравнения? Мы видим, что Государь Император Николай IIуделял большое внимание состоянию своих зубов, терпеливо, часами, день за днём просиживая в кресле стоматолога Кострицкого, специально вызванного в Царское Село из Ялты.

Что касается пребывания Царской Семьи в Крыму, процитируем слова сына Кострицкого, Леонида:

4. «Мой отец осматривал Императора и, как правило, Императрицу в Ливадийском дворце».

Сам Сергей Сергеевич пишет об этом так:

5. «В Ливадийском дворце, который находился поблизости от города Ялты, был устроен зубоврачебный кабинет, чтобы специально обслуживать членов Царской Семьи. Несмотря на это, все Они приходили ко мне за помощью в город Ялту и приглашали меня во дворец в Ливадию только в тех случаях, когда кто-нибудь из Них по своему состоянию здоровья не мог выйти».

6. «В начале войны, в августе 1914-го, я получил, как врач, приглашение прибыть в Царское Село. … Помещение, которое было отведено для зубоврачебного кабинета [находилось] в большом угловом салоне, расположенном на втором этаже Александровского дворца, в четвертом подъезде…».

В этой связи хочу заметить, что до сих пор местоположение стоматологического кабинета в Александровском дворце было неизвестно историкам…

7. «[В октябре 1917 года], взяв с собой необходимые инструменты из Александровского дворца, я выехал в Тобольск. [Вице-комиссар Двора] Макаров мне помог получить без промедления билет на поезд. Он же дал приказ взломать печати на дверях Александровского дворца, где находились инструменты зубоврачебного кабинета, тем самым дав мне возможность иметь в Тобольске необходимые инструменты».

8. «Настал момент, когда я закончил лечение Императора и его Семьи. Я должен был выехать обратно».

Кроме медицинских свидетельств, воспоминания С.С.Кострицкого важны и в деле воссоздания облика и социально-политических взглядов Государя Императора.

Леонид Кострицкий, презентуя воспоминания своего отца, пишет: «Имея возможность быть рядом с Императором, Императрицей и четырьмя Их детьми, включая год 1917-й, особенно в моменты больших душевных страданий, которые Они должны были испытывать, мой отец имел широкую возможность наблюдать Их семейную и человеческую жизнь, разговаривать и обмениваться мыслями с Ними, в атмосфере дружеской и простой.Эти воспоминания демонстрируют личностные характеристики Царя и Царицы: благородство, высокую мораль, великодушие, верность долгу, простоту и деликатность в обращении, патриотизм, глубокую любовь и самоотверженность к своей стране — России; простоту в поведении, веру в русский народ и особенно в крестьянство. Видно, что Царь не переставал любить Свой народ и Свою страну, даже находясь в заключении в Сибири, и в последующих ограничениях и унижениях накануне Своей смерти. Отмечается в Царе и в Его семье большая духовная христианская сила, которая давала Им большую моральную поддержку в наиболее трудные моменты Их жизни.

Предоставим слово самому С.С.Кострицкому; вот как он вспоминает о Государе:

«В течение встреч с Императором и Императрицей в эту эпоху, когда я Им оказывал профессиональное внимание, я часто имел возможность очень свободно разговаривать с Ними и затрагивать многие острые и деликатные вопросы. В ходе этих разговоров очерчивалась передо мной ответственность Царя не только как человека, но также как Монарха, и я мог оценить отношение Императора к вопросу, который так интересовал тогда весь мир, например, относящемуся к конституции. … Также я мог определить отношение Императора к русскому народу. Я наблюдал также в течение этого времени исключительно христианское, простое воспитание Императора и Его Семьи в обращении Их со всеми, с кем Они имели контакт. …

По прибытии в Царское Село в начале 1917 года я нашел Императора охваченным размышлениями по поводу настоящей жизни России и потом из Его первых слов убедился, что Он превосходно понимает серьёзность ситуации.

Император знал меня давно, привык ко мне и говорил со мной свободно. Он меня расспрашивал по многим вопросам, интересуясь впечатлениями, которые я получил в Крыму, на Кавказе и по дороге на Север России.

В течение этих разговоров Царь затрагивал также тему реформ, которые тогда заботили общественное мнение в широких социальных кругах.

Когда я позволил себе заявить, что каждый раз слышатся голоса всё более и более сильные, требующие Ответственного перед народом министерства, Император после некоторого молчания ответил в форме глубокой и серьезной: “Да, Ответственное министерство — это дело выгодное для Монарха: освободиться от Своей ответственности… Но это отразилось бы мгновенно на нашем фронте. Через три или четыре месяца война закончится (безусловно, Император имел достаточные данные, чтобы так думать. — С.К.), и тогда народ сможет получить всё это, не только спокойно, но также с благодарностью”.

“Сейчас всё должно делаться для фронта”, — часто повторял Он.

Находясь уже десять месяцев в Тобольске, Император вспомнил эти наши разговоры. “Помню, — говорил Он, — вы затрагивали вопрос об Ответственном министерстве. Как видите, Временное правительство, состоящее из выбранных народом, сейчас не способно удержать фронт от разгрома и контролировать там потерю дисциплины. И что бы Я мог сделать тогда с правительством таких же избранников? Революция им дала полную власть, и как они её использовали?”

На мой вопрос, заданный уже в Тобольске, почему вопреки своему глубокому убеждению о несвоевременности каких-либо изменении в политической организации государства до конца воины Император, однако, подписал акт своего отречения от Трона, и не только за Себя, но также за Наследника, ответ был следующим: “Я был в нерешительности долгое время, — сказал Император. — Можно ли было избежать этим актом начала возможного кровопролития? Как бы это от­разилось на фронте? … Почему Я отрекся также за Алексея? Но Он не правил бы, но только нёс бы ответственность. Я, однако, отец Своему сыну…”.

В этих последних словах говорит любящий отец. Действовать в другой форме по отношению к Своему сыну было бы выше сил Императора.

Как в Царском Селе, за полтора месяца до отречения от Трона, так уже и в Тобольске десять месяцев спустя после революции, Император выражал свою веру в русский народ. Его размышления по поводу современных событий и будущего России основывались на этой вере. Оставаясь верным всей душой своей родине, Он искренне любил русский народ. Согласно Своей природе, доброй и сострадательной, Император принимал близко к сердцу интересы и потребности наиболее слабых и несчастных. Он считал таковыми крестьян. Он стремился проникнуть во все частности жизни и обычаев крестьян. Часто говорил о Своем стремлении принять адекватные меры, чтобы улучшить крестьянское положение и, в первую очередь, его наиболее бедной части. Русский народ в концепции Царя почти идентифицировался с крестьянством.

Не могу не заметить здесь о Распутине. Думаю, что Император видел прежде всего в Распутине человека, происходящего из крестьянской среды. А это была среда, которой Он привык верить и к которой склонялись Его симпатии.

Мое последнее прибытие в Царское Село пришлось на время, когда Распутин был уже убит. “Убили этого несчастного старца, и как жалкие трусы — спрятали своё преступление!” — сказал мне Император. После этих слов Он больше не возвращался к этой теме.

Можно привести много примеров простоты и скромности Императорской Семьи. Расскажу об одном эпизоде. В Ливадийском дворце, который находился поблизости от города Ялты, был устроен зубоврачебный кабинет, чтобы специально обслуживать членов Семьи Царя. Несмотря на это, все Они приходили ко мне за помощью в город Ялту, и приглашали меня во дворец в Ливадию только в тех случаях, когда кто-нибудь из них по своему состоянию здоровья не мог выйти. Поводом для такого поведения стал следующий случай.

В один из визитов в Ливадию моим клиентом был Наследник Трона Алексей Николаевич. В разговоре с доктором Боткиным, который также в этот момент был

там, я высказался между делом, что было бы более удобно для меня работать в моем домашнем кабинете. Должно быть, Алексей Николаевич рассказал Своим Августейшим Родителям о нашем разговоре, потому что с этого времени все члены Семьи Царя стали приезжать ко мне в Ялту, чтобы обслуживаться там профессионально.

Часто случалось, что в кабинет, в котором я принимал Императора или Императрицу, торопливо входил кто-либо из Детей Царя и сообщал, что прибыл “важный” генерал. “Я сейчас приду”, — отвечали обычно с улыбкой Император или Императрица.

Немногие личности, которые видели Царя и Его Семью в Тобольске, имели возможность убедиться, что даже поставленные в трудные условия Своего заточения, Они сохранили неизменным обычное очарование Своего сердечного обращения. В течение всего времени моего пребывания в Тобольске я не слышал от Императора ни одной жалобы относительно тех страданий, которые должны были чувствовать Он и Его Семья.

В Петрограде вице-комиссар Двора [Макаров. — И.С.] меня уведомил о возможности перемещения Императорской Семьи далее на север к городу Обдорску или в монастырь недалеко от Тобольска. Я сказал об этом Императору. “Мне это всё равно”, — ответил Он мне совершенно спокойно. — “Даже если бы Меня отправили ещё дальше на север. Но лишь бы не высылали из России”.

На второй или третий день после моего прибытия в Тобольск, я случайно застал Императора и Императрицу за разговором по этому поводу, ведущимся таким образом, что можно было без труда предположить, что дело шло о предложении кайзера Вильгельма употребить его влияние, чтобы возвести на Трон Алексея Николаевича.

“Возможно, что это была фикция?” — спросил я невольно.

“Красивый жест Вильгельма, — ответил мне Император. — Но я стал бы рассматривать это как самопожертвование только если это желание было бы реально истинным со стороны русского народа, а не по немецкой инициативе”.

Император вспоминал Керенского, по поводу которого, как человека, не имел плохого мнения, но считал его полностью неподготовленным для государственной деятельности. Он говорил: “Керенский сделал всё, чтобы разложить армию. Сам он не сможет продержаться много времени, и дальше дела пойдут хуже и хуже. Я считал, что имел недостатки в Своей администрации, но сейчас вижу, что не всё было столь плохо, когда был Я”.

Однако, Император не смотрел с безнадежностью на будущее России. Он продолжал сохранять Свою веру в русский народ».

Таким образом, лейб-дантист Кострицкий воспроизвёл в своих воспоминаниях почти дословно беседы с Государем Николаем II, как накануне революции, так и после, уже в Тобольске, что имеет большую ценность для историков-профессионалов, а также для широкого круга людей, почитающих Государя и интересующихся русской историей.

Следователь-криминалист В.Н. Соловьев неоднократно заявлял на конференциях, посвященных «екатеринбургским останкам», в ответ на вопрос, где находятся воспоминания Сергея Сергеевича Кострицкого, к поиску которых он приложил руку, более того, в газете «Известия» от 15 января 1998 года он признал: “Мы получили воспоминания Кострицкого…», — но в российском МИДе якобы посчитали, что воспоминания зубного врача Царской Семьи не заслуживает внимания и поэтому им не дали дальнейшего хода. Сейчас, когда мне довелось зачитать вам лишь малую толику того, что содержится в этих мемуарах, можно ли принять на веру это утверждение, можно ли согласиться с ним?!